A luz do crepúsculo fazia brilhar a terra vermelha, de maneira que as suas dimensões se aprofundavam. Uma pedra, um poste, uma construção adquiriam mais profundidade e mais consistência então do que à luz do dia; e todos esses objetos se tornavam estranhamente mais individuais: um poste era mais essencialmente um poste; elevava-se com mais firmeza da terra e destacava-se melhor do campo de milho que lhe servia de fundo. E as plantas adquiriam mais individualidade. Não eram apenas um conjunto de cereais, e o salgueiro desfolhado era mais ele próprio, bem diferente dos outros salgueiros. A terra também contribuía com uma parte de luz para a tarde. A frontaria da casa, parda, sem pintura, voltada a oeste, brilhava palidamente com um fulgor semelhante ao da lua. O caminhão cinzento e empoeirado, imóvel no terreiro, destacava-se magicamente àquela luz, na perspectiva exagerada de um estereoscópio.
Они были голодные, злые. Они надеялись найти здесь дом, а нашли только ненависть. Оки... Хозяева ненавидели их, ибо хозяева знали, что Оки народ крепкий, а они сами слабосильные, что Оки изголодались, а они сами сыты по горло, и, может быть, хозяева слышали еще от своих прадедов, как легко захватить землю у слабосильного человека, если ты сам голоден, зол и у тебя оружие в руках. Хозяева
А что, если они не из пугливых? Что, если в один прекрасный день эти люди пойдут войной на нашу страну, как ломбардцы на Италию, германцы на Галлию, турки на Византию? Это была орда людей, изголодавшихся по земле и плохо вооруженных, а все-таки остановить их не смогли и легионы. Их не остановили ни зверства, ни пытки. Чем можно испугать человека, который не только сам страдает от голода, но и видит вздутые животы своих детей? Такого не запугаешь — он знает то, страшнее чего нет на свете.
Крупные собственники, которые потеряют свои земли при социальном перевороте. Для них, для крупных собственников, история — не книга за семью печатями, она доступна им для изучения, они могут почерпнуть из нее одну неоспоримую истину: когда собственность сосредоточивается в руках небольшой кучки людей, ее отнимают. И еще одна истина, сопутствующая первой: когда большинство людей голодает и холодает, они берут силой то, что им нужно. И еще одна истина — она кричит с каждой страницы истории: угнетение сплачивает тех, кого угнетают, оно придает им силу. Крупные
Она чувствовала, и сознавала, и принимала как должное свое положение в семье: она была ее оплотом, ее твердыней, которую никто не мог взять силой. И поскольку старый Том и дети чувствовали страх и горе только тогда, когда их чувствовала мать, она закрыла доступ в свое сердце и горю и страху. И поскольку они ждали ее радости, когда случалось что-нибудь радостное, она привыкла находить повод для веселого смеха даже там, где найти его иной раз было трудно. Но спокойствие лучше, чем радость. Оно надежнее. И ее высокое и вместе с тем скромное положение в семье придавало ей достоинство и чистую душевную красоту. Ее руки, врачующие все раны, обрели уверенность и твердость; сама она — примирительница всех споров — была беспристрастна и безошибочна в своих приговорах, точно богиня. Она знала: стоит ей пошатнуться, и семья примет это на себя как удар; стоит ей поддаться отчаянию, и семья рухнет, семья потеряет волю к жизни.
This is the beginning - from "I" to "We". If you who own the things people must have could understand this, you might preserve yourself. If you could separate causes from results, if you could know that Paine, Marx, Jefferson, Lenin, were results, not causes, you might survive. But you cannot know. For the quality of owning freezes you forever into " I", and cuts you off forever from the "we".
Mi sa che non lo vuoi capire. Casi è lì che cerca di spiegartelo e tu stai sempre a ripetere la stessa roba. Li conosco quelli come te. Tu non vuoi sapere niente, vuoi solo cantare la tua canzoncina. 'Dove andiamo a finire?' Non te ne frega niente di capire. Il paese si muove, se ne va da un posto all'altro. C'è gente che crepa a ogni passo. Li conosco quelli come te. Tu non vuoi capire niente. Vuoi solo cantarti la ninnananna... 'Dove andiamo a finire?
Красными многие интересуются, — сказал он со смешком. — И вот один дознался, кто такие красные. — Он пришлепнул лопатой выброшенную из канавы землю. — Есть тут такой Хайнз. У него участок чуть ли не в тридцать тысяч акров — персики, виноград; консервный завод, виноделие. От него только и слышишь про красных: «Эти чертовы красные доведут страну до гибели», «Этих красных надо гнать отсюда». А один малый — из недавно приехавших сюда — слушал, слушал, потом поскреб в затылке и спрашивает: «Мистер Хайнз, я в здешних местах новичок. Что же это за люди, эти красные?» А Хайнз отвечает: «Красный — это тот сукин сын, который требует тридцать центов, когда мы платим двадцать пять». Мальчишка подумал, подумал, опять поскреб в затылке и сказал: «Мистер Хайнз! Я не сукин сын, а если красные такие, как вы говорите, так ведь я тоже хочу получать тридцать центов. Это все хотят. Выходит, мистер Хайнз, мы красные». —
The thing that give me the mos' trouble was, it didn' make no sense. You don't look for no sense when lightnin' kills a cow, or it comes up a flood. That's jus' the way things is. But when a bunch of men take an' lock you up four years, it ought to have some meaning. Men is supposed to think things out. Here they put me in, an' keep me an feed me four years. That ought to either make me so I won't do her again or else punish me so I'll be afraid to do her again"- he paused- "but if Herb or anybody else come for me, I'd do her again. Do her before I could figure her out. Specially if I was drunk. That sort of senselessness kind a worries a man.
Quest'uomo ha avuto una lunga vita ed è morto perché la vita era finita. non so se era buono o cattivo, ma questo non conta tanto. Era vivo, e questo sì che conta. E ora è morto, e questo non conta. Una volta un tizio m'ha detto una poesia che faceva: 'Tutto quello che è vivo è santo'. Ci ho pensato su e ho capito che dice molto più delle sue parole. E per me non bisogna pregare per un occhio ch'è morto. Lui è a posto. Ha una cosa da fare, ma questa cosa è già pronta e sistemata, e c'è un solo modo di farla. Noi pure abbiamo una cosa da fare, ma ci sono mille modi di farla, e non sappiamo quale scegliere. E se io devo pregare per qualcuno, preferisco farlo per chi non sa dove sbattere la testa. Nonno, qui, ha la strada liscia. E ora copritelo e lasciategli fare quello che deve fare.